Новые стихи

Главная страница / Блог Максима Валерьевича Кузнецова / Список тем блога / Новые стихи

Опубликованы здесь. Первые восемь стихотворений – новые.

...Меня нередко спрашивают о каких-то моментах из моей жизни, о том, как я отношусь к тому, к иному, к третьему-пятому-десятому...

Отвечаю просто – в первую очередь читайте стихи. Там все так, как есть, без показ и без прикрас. Потому что стихи всегда пишутся только когда ты наедине с самим собой. Оголенной душой они пишутся… И в стихах никогда не соврешь, даже если это кому-то очень нужно и даже если ты вдруг сам этого захочешь. Я, по крайней мере, даже и не пытался, точно зная, что не получится. И если строки из моих стихов высекают на памятниках уже ушедших из этого мира людей, значит - не врал. Смерть, она ведь неправды в жизни не прощает. Это вам любой реаниматолог и любой искусствовед подтвердит.

…Один человек как-то спросил: “а какие из Ваших стихов вот конкретно про вас?”. Да все “конкретно про меня”. Так или иначе. Потому что когда пишешь, от чьего бы лица ты не выступал, всегда работаешь на основании какого-то своего личного опыта. Который ты либо впрямую на своей шкуре испробовал, либо на основании своего уже имеющегося опыта представил какую-то ситуацию так четко и явно, как будто сам все в живую пережил… Причем “как-будто” в этом предложении местоимение лишнее.

…Вот нижеследующее стихотворение “конкретно про меня”. И рук у меня, бывало не хватало, чтобы прижать все матерящиеся кровью артерии; и матерей безнадежно-рыдающих видел столько, что сам порой рыдаю, вспоминая их; и у могил Героев, которых наше бессовестное государство поначалу хотело похоронить как распоследних бомжей, стоял; и как память их, Героев наших, уже после ухода трепали, видел и вижу…

…Не нужно радостных плакатов,
Я видел мир, где мира нет:
Тот, где кровавые закаты
безжалостный сменял рассвет.

Когда у сына в изголовье
рыдала безнадёжно мать.
Когда в лицо стреляла кровью
артерия… Её б прижать…

…Но только нету сил и мочи.
И рук их две всего, увы.
…А позже те, кто порван в клочья,
конечно, будут не правы.

Им не дадут Звезду Героя,
И на могильный свежий крест
Плеснут слова: “Экзамен боем
не выдержал. И вот – он здесь”.

Теперь его пинайте каждый
Ничто за это не грозит.
Он ничего уже не скажет.
И никому не возразит…

…Моему другу, спустя уже достаточно много лет после его физического ухода из сего мира, вручили большую награду. На вручение из живых ездил я. И сказал в “благодарственной речи” лишь одно: “Спасибо, что не при жизни”. Вручающие, конечно, обиделись, но ничего другого я им сказать не мог.

…А вот выдержка из ещё одного стихотворения.

Было дело – щенком неуклюжим
Задыхаясь – астматик – но все ж,
В сапогах я носился по лужам
Ставя на кон всю жизнь, а не грош…

Сапоги те великие были…
Скольким лужам я в них был гроза.
…Как родители их подарили,
Так зажглись вдруг ребячьи глаза.

Что там астма, что прочие хвори,
И хватило умишка понять:
До тех пор я смертельно не болен
Пока лужи могу вдрызг топтать…

Сиё - вот “чисто про меня”. …И не про меня. Потому как и про многих других. И в первую голову про моего ушедшего товарища, о котором чуть выше. Потому что этот стих я начал писать в то время, когда уже стало предельно понятно, что жить ему осталось – полстука сердца. И фраза “До тех пор я смертельно не болен, пока лужи могу вдрызг топтать…” жизнь ему продлила сильно. Потому как после неё он захотел “потоптать лужи” и попросил меня сделать пред его уходом ряд вещей. Сделали почти всё. Об одном пункте я уже рассказывал в предваряющем пояснении к одному из стихотворений:

“…У меня был друг, Сережка, который уже не живет больше. Спецназовец, несколько лет не вылезавший из Чечни. Получив “отсроченное смертельное ранение” (так я их называю), безуспешно оперировавшись в госпитале Бурденко, уже зная, что умирает, он попросил меня о трех вещах, которые ему хотелось бы сделать до смерти. Одна из них — посетить могилу отца Александра Меня. Зная, что я немного стихотворствую, он спросил: “А сможешь что-то написать памяти А.Меня?”. И получились вот такие строки, листочек с которыми мы положили на могилу отца Александра.”

Пункт два – съездить в Чечню. …Было там ему одно место очень памятно. Съездили. Слетали, вернее. На свой страх и риск. Причем я его очень долго выпытывал про то, что ему хочется сделать пред уходом, а потом, услышав, что именно, очень долго убеждал поехать, аргументируя тем, что, случись чего, смерть рядом с Таким Другом – самая высшая награда, которая только может быть. (В ту пору там ещё очень сильно стреляли. Да и сейчас не сказать, что спокойно). …Интересно там в тот момент было, когда приехали. Я, помню, что меня тогда дикий смех разбирал, несмотря на всё происходящее. Дело в том, что всем своим близким я поведал, что отправился в гости к товарищу в другой город. В критический момент же, понимая, что моя очевидная скорая гибель уже совсем не за горами, я думал о том, в каком недоумении будут мои родственники/друзья/коллеги, когда узнают, что, уехав в гости к другу, я канул в вечность в Чечне. …Мне действительно было тогда очень смешно. И только.

…И когда я, - теперь уже один, - каждый год посещаю то место, которое перед своим уходом хотел снова посетить мой друг, я всегда чувствую, что он рядом. …Это не объяснить словами и уравнениями. Как не объяснить и то, что мне в том месте всегда снова становится как-то жизненно-весело, невзирая даже ни на какие маложизненные ситуации, если таковые случаются. Не страшны они мне. Так как я чувствую там, что он – со мной. А значит, случись чего, и смерть – на миру. Как бы красна она не была.

…Возвращаясь к стихам.

…Всё про себя. И всё от себя, -> для других. Для тех, кто чувствует жизнь также, как я. Как четко сказал Окуджава: “Все для вас, посвящается – вам”.

Начать обсуждение